Зинаида Алексеевна Каверина-Панихина (Грибина)

Обо мне

В 1927-1929 годах я и мой муж Каверин Алексей Васильевич учились в Московском текстильном техникуме, где был директором Токарев М.С., одновременно он работал в МОНО(Московский отдел народного образования).В те годы молодежь считала его другом города Москвы. До техникума Михаил Сергеевич организовал в Москве МТШ(Московскую текстильную школу) из детей беспризорников, в то время их в Москве было много. При МТШ был организован 1-й коммунистический интернат по ул. Донская 45. По окончании МТШ (2-года) ребята переходили во вновь организованный Токаревым текстильный техникум на Калужской улице 63 По окончанию техникума ( это был первый выпуск) способные студенты поступили в Московский текстильный институт и двое из них – Резников Максим и Генесин Гриша – были командированы в Германию для приобретения опыта, За этот период времени в Алтайском крае в Барнауле, организовался текстильный комбинат, где директором стал Резников, техноруком Генесин. Каверин по окончанию техникума по распределению уехал на Глуховскую фабрику (г. Ногинск) туда поехала и я. Первое время работала хронометражисткой на ткацкой фабрике, муж работал мастером. По вечерам работала ликвидатором неграмотности, в то время среди женщин текстильщиц было много неграмотных, выпустила две группы. В 1930 году родилась первая дочка Людмила., а в 1932 году мы переезжаем в Серпухов где живут родители мужа. Каверин поступает работать в школу фабрику им. Косарева. Раньше это было ФЗУ, которое Каверин закончил до поездки в Москву. Я работала здесь же нормировщиком ткацкого и прядильного отдела. В 1935 году родилась вторая дочь Юлия. Жизнь налаживается, имеем уже двухкомнатную квартиру, правда не отдельную, а коммунальную на четыре хозяина, но это нас не тревожит. Живем дружно и не чувствуем, что на нас надвигается ураган 1937 года идущий по всей стране. В марте1937года Каверин работает техноруком школы. Захожу как-то в кабинку заведующего ткацкой фабрикой Кислевского, а у него за столом сидит Каверин и читает газету «Легкая индустрия». С недоумением и ужасом в глазах обращается ко мне со словами: «Смотрика, ребята наши, работающее в Барнауле, Резников и Генесин, оказывается враги народа, вот о них статья…». А вскоре, 10 апреля, на закрытом партийном собрании Каверин был исключен из членов ВКП(б) – за связь с врагами народа. И с работы его немедленно сняли. Оказывается, как я после узнала из писем мужа, Кислевский немедленно сообщил в парторганизацию, что Каверин связан с врагами народа. Меня пока не трогают, живем на той же квартире. Все друзья отвернулись, стараются не встречаться, не здороваются при встречк. Алексей поступает на литейный завод слесарем, работает старается, через два-три месяца его фамилия – на Красной доске, что при входе на завод. Когда после его ареста я пришла на завод за его зарплатой, сама видела его фамилию. Между тем ураган, надвинувшийся на нашу страну, усиливается, Каждый день узнаем новые фамилии арестованных, тревожно и у нас на душе. Алексей готовит украдкой от меня махорку и прячет в условленном месте о котором я узнаю только вдень ареста. Вот он и пришел, этот злосчастный день 3-октября 1937 года, навсегда оторвавший нас друг от друга. Муж работал во вторую смену, пришел поздно, мы еще не спали, В час ночи к нам постучали, вошел человек, без всяких понятых, очень вежливый предъявил ордер на обыск и арест. Обыск провел поверхностно посмотрел несколько книг, даже не листал их, взял несколько фотографий из альбома привезенных из Германии. Подошел ко мне и тихо вежливо произнес: «Не волнуйтесь, разберемся, он вернется». Обращаясь к Алексею, сказал: « Если курите, возьмите курева и питания на сутки». Не встала я с дивана, не проводила мужа, не могла встать отказали ноги, Прощаясь со спящими детьми, он только и сказал: « Береги детей». Вот все , что было в ночь на 4 ноября 1937 года. В 5 часов утра я все же с трудом пошла к родителям мужа, принесла страшную весть постигшую нас. С работы нормировщика меня сняли, перевили счетоводом в бухгалтерию. Страшное это время когда все даже близкие тебе люди, отворачиваются при встрече. Как-то при выходе с работы меня остановила наша старая инструкторша и с сочувствием отозвалась о Каверине, и я в разговоре произнесла: « Хороших людей взяли плохих оставили». Эту фразу слышала проходившая мимо инструктор Шумилина, она видимо и сообщила в НКВД, потому, что следователь мне эту фразу предъявлял. 7 декабря 1937 года по телефонному звонку меня вызвали в НКВД в кабинет № 7. в моей голове мелькнула мысль, что вызывают по делу мужа, так как за эти прошедшие два месяца я почти ежедневно ходила к следователю и доказывала, что он ни в чем не виноват. Не думая о том, что меня могут арестовать, я, не заходя домой, не простясь с детьми, через тридцать минут сидела у следователя. Передо мной сидел грубый неопрятный в возрасте человек. Открыл папку и стал предъявлять мне немыслимые обвинения. Прежде всего, что я , будучи секретарем комсомола в техникуме не проявила бдительность и не разоблачила Токарева как троцкиста, что Токарев якобы выделил нам 1000 рублей после регистрации брака с Кавериным. Эти обвинения я резко отвергла. Тогда он очень ехидно сказал: « А вот эту фразу, произнесенную тобой в разговоре с инструктором, не будешь отрицать?». Он как бы обрадовался моему признанию:» так по твоему, твой муж хороший а Сталин плохой? Это его сравнение меня просто взорвало, и я грубо произнесла: « Ты просто глупый человек, была бы машина, которая беспристрастно раскрывала наши души и определяла, кто враг, а кто друг Советской власти!» Он снова и снова говорил мне о Каверине, как о враге народа. Я рассвирепела и грубила ему. Бить он меня не бил, но тут же вызвал конвой и отправил в камеру предварительного заключения. Первое, что вспомнилось то это дети, ведь я оставила их чужим человеком. Попадут ли они к бабушке и дедушке или их возьмут в детдом? Всю ночь проходила по камере размером 3х3.Больше меня на допрос не вызывали, а на утро милиционер сопроводил меня в Серпуховскую тюрьму. Тюрьма, как и все последующие, в которых мне пришлось побывать, была переполнена, на нарах мест нет, только на полу. Как только меня в толкнули в камеру, я увидела первый раз в жизни рецидив- блатных девиц. В голове мелькнула мысль: « Так вот с кем меня сравняли!»- и тут же я дала себе обет: не пить, не ругаться, не курить, остаться такой, как я вошла в это «общество». Нельзя не упомянуть, что произошло в первый день, может быть и час, как я очутилась в тюрьме, Я уже говорила, что пришла в тюрьму со службы, в чем была, не было у меня даже полотенца, и когда пайку хлеба мне положили на колени, подбежала девочка лет 14-15, схватила хлеб и стала жадно есть. На нее наскочили несколько взрослых блатных девчат и стали ее беспощадно бить и ругаться. Мне стало жаль девочку, я заступилась, но мне объяснили, что у блатных закон – «пайка неприкосновенна» ее брать нельзя все остальное можно. Через 8 дней, ночью меня вызывают из камеры на этап без предьявления статьи с рока наказания. При посадке в теплушки громко зачитываются формуляры и я слышу, что в соседней теплушке выкликают фамилию Каверина, значит до Москвы мы следуем в одном эшелоне. В Москве меня направляют в женскую Новинскую тюрьму, его как я узнала позже из писем, в Сретенскую. В январе день короткий, грузили нас в Серпухове ночью и в Москве разгружали где-то на Окружной железной дороге тоже ночью. Охрана строжайшая, с собаками. Проверили по формулярам, и черный ворон (автобус без окон) доставил в тюрьму. Поместили в камеру размером 50 кв.м. без нар с цементным полом. Народу полным полно, наше место этапированных из других тюрем, - у порога, у «параши». Здесь много жен ответственных работников, они уже имеют статью «жена», срок 10 лет. Через 7 дней вызывают из камеры в коридор и предлагают расписаться за предъявленную статью ставили «А.С.А,» антисоветская агитация срок 10 лет. Стола в коридоре нет расписываюсь на стене. Определила статью тройка НКВД.22 января многих из нашей камеры, в том числе и меня вызвали на этап. Первая тюрьма была в Сызрани, даже не тюрьма, а просто наскоро построенный во дворе тюрьмы барак, только что оштукатуренный навозом с глиной Сырость ужасная. Здесь, правда есть нары ,но они уже все заняты местными, мы – опять у порога. Следующая тюрьма, куда нас этапировали, - в Новосибирске. Едем в теплушках, не помню сколько дней, но долго. Уже февраль, но холодно. Блатные занимают нары, мы, «враги народа» опять у дверей. Следующая тюрьма – Иркутский централ, самая страшная из всех. Здесь были недолго, этапировали в город Свободный на реке Зее. И только в конце апреля прибыл наш эшелон на ст. Известковая Хабаровского края - на пересылку. После двух недельного карантина пошло распределение по колоннам, которые направляли в лагеря. Лагерь далеко не тюрьма. Здесь мы дышали свежим воздухом, сколько хотели и , если честно относишься к труду, то хоть не вкусно, но сыт будешь. Первая моя работа на пересылке – прачка на сан поезде. На берегу какой-то маленькой речушки поставили два вагона, в одном из них поставлены два котла под ними печка, при помощи которой подогревается вода. В другом вагоне бак для чистой воды. Все делается вручную. С этапированных людей снималось белье (если его можно так назвать), а мы ( нас было четверо) заваливали его в кипяток помешивали палкой и перебрасывали в чистую воду. Сушили на кустах тут же у вагонов. После пятимесячного сиденья по тюрьмам и теплушкам так хотелось трудиться хоть чем-нибудь, лишь бы не сидеть без дела, да и возраст женщины в 32 года требовал своего, т.е. труда. К трем –четырем часам мы уже справлялись со своим заданием и сдавали все в каптерку. В это время на станции стоял вагон, в котором жил генерал (или полковник - не знаю) Давыдов. Видела на его груди несколько орденов. Как после узнала он был сотрудником Блюхера, находившегося в то время во Владивостоке. Пересылка в дни карантина насчитывала до 1000 человек. В июне тепло, поэтому никакая столовая не могла вместить заключенных, и они, разделившись на группы, ели на улице на столах, наскоро сколоченных. После своей работы меня на ужин в 6 часов ставили кормить людей (вроде официантки). И вот однажды Давыдов во время ужина наблюдал за происходящим, отозвал начальника пересылки и что-то сказал. На второй день меня уже отправили с охраной в вольнонаемную столовую, находящуюся в километре от пересылки. И вот я уже старшая официантка. Заведующая там вольнонаемная, а большинство сотрудников с бытовыми статьями, а моя «А.С.А,» , наверное приравнивалась к «С.В.Э.» социально вредный элемент. Через, несколько дней, по распоряжению Давыдова я стала обслуживать сотрудников НКВД, которые приходили в столовую в ночное время, и мне уже не приходилось ходить на пересылку. Иногда заходил в столовую сам Давыдов, а больше приходил охранник и брал обед в вагон. Обедали в столовой и сотрудники Сихотэ-Алиньской экспедиции с, которыми у меня сложились хорошие отношения. От них я получила тетрадь бумаги и ручку, теперь я могу писать обжалования Сталину. В сентябре как-то числа не помню никто ни пришел из вагона Давыдова за обедом, и тогда узнали, что вагон уже нет его угнали в Москву. Тогда же стало нам известно, что Блюхер тоже арестован.Через несколько все работающие в столовой з/к со статьями «К.Р.» контрреволюционер были посажены в изолятор. Мне статью также переквалифицировали из«А.С.А.» в«К.Р.» и вместе со всеми этапировали на трассу. И вот я в 3-й колонне на отсыпке железнодорожного полотна в 20 км по направлению к Кульдуру и Ургалу. Скоро выяснилось, что в моем деле еще в Москве была вложена бумажка словами «использовать в БАМлагере по специальности». Так я стала работать нормировщиком, совмещая с работой контролера замерщика в лесу, где заготавливали дрова для обжига кирпича. Кирпич готовили для школы гор.Тырма, единственного кирпичного здания в городе. Сейчас Тырма уже есть на карте. За шесть лет и 8 месяцев пришлось работать и в центральной заводской лаборатории, в которой брали анализы на цемент, гравий, грунт и воду. Мое дело было собрать результаты и разослать по адресатам, по отделениям строительства. Пришлось работать нормировщиком и в центральных пошивочных мастерских и на аэродроме «Эльга», это было срочное строительство, маленький аэродром на горе(видно, готовились к войне с Японией). С Эльги шли пешком, так-как рельсы уже были сняты, куда-то понадобились, Мы шли просто по полотну проложенному нами 3 года назад. Нельзя не отметить, что как только появилась бумага и ручка, стала искать пути к переписке с мужем и детьми оставленными в Серпухове. Через родителей мужа узнала , что он в Рыбинске на Волге. Переписки нас не лишали, стала изредка получать письма, на мой вопрос почему не пишет обжалования в Москву? .Он ответил: « Я верю, что справедливость восторжествует».Но он справедливости не дождался, и в 1943 году 23 ноября в Нижнем Тагиле на Урале, куда лагерь был этапирован из Рыбинска, когда гитлеровцы подходили к Сталинграду он умер. Имея уже в руках «оружие»т.е. бумагу ручку и место где можно писать обжалование Сталину и просить пересмотреть мое дело, Ответ поступает быстро – «отказать». Расписавшись за отказ, я тут же писала вторичное обжалование. За эти пять месяцев, пока мы добрались до места многое произошло. Узнаем, что Ежова уже нет, что в НКВД уже главенствует Берия. Пишу обжалование на имя Берии, также получаю отрицательные ответы, и так продолжается до 1944 года, когда наконец я решила написать уже не заявление, а просто письмо на имя Председателя Президиума Верховного Совета И.И. Калинина. От детей, которые уже учились, стала изредка получать письма. Узнала, что они не в детдоме, а живут у родителей мужа, Маленькая писала: Живем хорошо, у нас есть картошка капуста белая, свекла сладкая». О бомбежках не писали, хотя Серпухов бомбили и они укрывались в погребе. 10 августа 1944 года я работала в 6-м отделении, и мысли не было об освобождении, так как в то время даже тех, кто отбыл срок, не освобождали, а оставляли по директиве до конца воины. Правда им уже выплачивали зарплату и переселяли от з/к в отдельные бараки. И вдруг в обеденный перерыв меня вызывает начальник ЧОС (часть общего снабжения) Гельфонд к себе в кабинет и спрашивает: «Чего тебе сегодня снилось?»Отвечаю: «Мне ничего не снится». «А у тебя есть дети?». Отвечаю: «Есть двое». «Так вот, тебя освободили. Иди во второй отдел там тебе все скажут». Что тут было со мной и вокруг меня описать трудно. Слезы радости и в то же время растерянность, что у меня нет ни копейки денег, нет продовольственных карточек, нет крыши над головой. Я еще не знала что придется пожить 3-4 дня на пересылке, пока оформляются документы, Очень было обидно, что на пересылку сопровождает охранник. Первую ночь я все же ночевала в своей штрафной колонне, правда охранник смеялся и говорил: « Ты иди одна, мне ты не нужна». Ноя шла со всеми в строю. Спать, конечно, не спала, все строила планы, как ехать в Серпухов и забрать детей. Совсем не знала, что для поездки нужен пропуск и много денег Через 4 дня на пересылке мне вручили паспорт (временный с ограничением) и пропуск с красной полоской в Среднюю Азию, Чимкентскую область ст. Тимур. Вот удар так удар! Зачем мне Тимур, мне нужен Серпухов! Но тут нашлись добрые люди. Когда-то, до 6-го отделения, мне пришлось немного поработать в управлении Нижнее- Амурского лагеря, в торговом отделе вместе с эвакуированными из Киева Розенфельд Цилей Михайловной, муж которой погиб уходя из Киева последним. Работал он в МВД. Так вот эта Розенфельд, узнав , что меня досрочно освободили, за те дни, что я была на пересылке, стала энергично добиваться, чтобы меня оставили работать по вольному найму в управлении Нижнее- Амурского лагеря инспектором торгового отдела, что значится в трудовой книжке(1-ая запись). Весь остальной стаж до лагеря значился в трудовой книжке со слов. Решила: поработаю, заработаю некоторую сумму денег ( ставка приличная 1100 рублей на старые деньги) И вот опять случай. Стройка железной дороги от Комсомольска до Совгавани подходит к концу, летом 1945 года обещают ее сдать в эксплуатацию. Со стороны Совгавани идет стройка, начальником которой был Гвоздевский. Со стороны Комсомольска идет Нижнее- Амурский лагерь под руководством генерала Петренко. В декабре месяце меня командируют сопровождающим грузов на так называемое «Белое пятно». Это ударный участок, на котором встречаются в июле 1945 года строители. Условия жизни не из хороших. Нет даже бараков, живем в времянках, землянках, нет даже бани. За три месяца один раз ходили в баню куда то в поселок. Кормят нас бесплатно и хорошо, Оплачивают двойную зарплату. Таким образом к маю1945 года я имею уже 4000 рублей и могу рассчитывать на поездку за детьми. Еще в день победы на митинге решила: пойду к Петренко и буду просить его достать пропуск. Все сделано как задумано. Начальник принял меня внимательно выслушал и сказал: «Пропуск будет!». В июле месяце я уже имела пропуск в Москву и деньги на билет. Какое счастье! Появляется мысль: «в Москве пойду на прием к Калинину, снимут ограничения в паспорте и я смогу жить в Серпухове с детьми». Но нету-то было. Добрались до Москвы только через две недели. Началась война с Японией, и наш поезд стоял сутками, пропуская военные эшелоны на Восток. Описывать встречу с детьми не буду . Все понимают, какая она после девятилетней разлуки, да еще в военное время под Москвой. Заняла очередь в Президиум Верховного совет в Москве на прием к М.И. Калинину. Очередь дошла только на третьи сутки. Столько было людей со своими жалобами и просьбами. Меня приняла старенькая женщина (фамилии не знаю).Она замещала Калинина, который уже не принимал по болезни. Увидев мой паспорт с ограничением, она предложила немедленно удалиться из Москвы, иначе могу получить срок еще. Срочно продала все, что можно было продать, в Серпухове, с помощью родных и забрала детей 10 и 15 лет, предварительно дала телеграмму в Комсомольск на имя Розенфельд и двинулась обратно в Комсомольск. Теперь только я поняла, что с таким паспортом жить мне будет трудно. На мою старую работу меня взяли, стала работать инспектором торгового отдела. Нужно было хлопотать о снятии ограничения в паспорте, а я все внимание уделила созданию нормальных условий детям. Привезла я их голодных, раздетых. И вновь помогли добрые люди. Розенфельд пустила подписной лист по управлению, набралось денег 1000 рублей. Выкупила продовольственный паек (еще существовали карточки).Так мы дожили до 1948 года, когда Комсомольск объявили режимным городом и все кто имел паспорта с ограничением должны были покинуть его в 24 часа. Куда ехать с таким паспортом и двумя детьми? Трагедия. Уже не в первый раз на помощь мне приходят люди, наши советские, внимательные. В бухгалтерии работает Котенко, она дает мне адрес своего отца, отбывшего срок 10 лет и в настоящее время живущего в Сибири, в Красноярском крае, в г Канске, куда пришлось поехать. Но для того, чтобы жить, надо иметь крышу над головой. А с таким паспортом принимают только уборщицей. Случайно встретила человека отбывшего 10 лет и получившего назначение в Каратузкий район. Он – бухгалтер леспромхоза. Предлагает выйти за него замуж. Соглашаюсь, и вот мы в Каратузе. Поступаю оператором на инкубаторную станцию. Ставка мизерная, но жить надо. Старшая дочь вышла замуж. Живет в Красноярске. Младшая со мной, через некоторое время поступила в педучилище в Минусинске. Так живем до 1955 года. Привыкли к тому, что мы неполноправные граждане Советского Союза в течении 18 лет. Но вот наступил счастливый день в июле месяце. Вынимаю из почтового ящика конверт с сургучной печатью. Дрожащими руками вскрываю конверт, и нем долгожданная справка о реабилитации. РСФСР Министерство юстиции Московский областной суд 31 октября 1955 года СК – 4 -96 Адрес : Москва, Бутырская 75. СПРАВКА Выдана гр. Грибиной – Кавериной Зинаиде Алексеевне в том, что постановление Президиума Московского обласного суда от 28 октября 1955 года за № 2177 отменено постановление тройки при УНКВД по московской области от 20 декабря 1937 года и дело о ней прекращено за отсутвием в ее действиях состава преступления. Печать Председатель Московского областного суда Подпись: В.Крюков. До сих пор не могу понять, как могли меня найти после стольких изменений адресов. Прожили в Каратузе еще год, обменяли паспорта.Пришла реабилитация и на мужа. В 1957 году варе, переезжаем в Красноярск с чистыми паспортами. Поступила работать в сберкассу .Пойти нормировщиком побоялась, отстала от жизни за 20 лет. Живу сейчас с младшей дочерью, которую оставляла двух лет, сейчас ей 52.Обе на пенсии. Моя правда очень мизерная, ноя на это не обижаюсь, а очень обидно, что искалечена вся жизнь и вот только когда восторжествовала справедливость. Скольких людей уже нет Погибли миллионы невинных…